Конечно, он не обещал ей верности. Но ему нужна была только она. Только Алессандра.
Еще никогда он не работал так много, как в эти три недели. Он трудился, не жалея себя, с университетских лет, но всегда находил время для удовольствий. Теперь же его интересовало лишь одно удовольствие – стройная женщина с копной блестящих каштановых волос. Иногда, особенно по ночам, слушая звуки, доносившиеся из ее комнаты, он с трудом сдерживался, вновь и вновь напоминая себе о том, почему их отношения должны быть исключительно платоническими.
Он считал ее принцессой.
А он был помойной крысой. Он недостаточно хорош для нее. Он принесет ей только несчастье.
А значит, он должен держаться вдалеке от нее – ради них обоих, ради их общего ребенка.
Но это было труднее, чем он мог себе представить.
Он выпрямился, увидев Алессандру, спускающуюся по лестнице. Браслеты тихонько звякали о перила.
При взгляде на нее у него, как обычно, перехватило дыхание.
Сегодня она была в длинном, в пол, бирюзовом шелковом платье с одним рукавом, доходившим до запястья. Глубокий вырез, обрамлявший шею и уходивший одним краем под обнаженную руку, был расшит золотом и бриллиантами. Ткань платья широкими волнами спадала к щиколоткам, подчеркивая изящные линии ее тела и в то же время скрывая слегка пополневшую талию. Она не стала надевать ни бус, ни цепочек, – единственными украшениями были массивный египетский браслет и пара длинных висячих золотых серег. Волосы были собраны в элегантный пучок, глаза густо подведены черной тушью, а губы, напротив, сохранили естественный цвет.
Египетский браслет делал ее удивительно похожей на восставшую к жизни царицу Древнего Египта.
В груди у Кристиана заныло.
Платье открывало лишь золотистую кожу руки и плеча, но он был охвачен страстью так, будто она спускалась по ступеням обнаженной.
В его голове роились горячечные фантазии о том, как он снимает с нее это платье…
Усилием воли он отогнал соблазнительные картины и шагнул к Алессандре, ощутив терпкий запах ее духов.
– Ты прекрасна, – произнес он.
– Grazie, – улыбнулась она. – Ты тоже отлично выглядишь.
Алессандру всегда привлекали мужчины в смокингах, но на фоне Кристиана другие казались ей мальчишками, примеряющими папин костюм. Глядя на Кристиана, она чувствовала, как бешено колотится ее сердце.
Если бы они жили как муж и жена, она бы могла мечтать о том, как ночью сорвет с него эту одежду…
«Прекрати!» – приказала она себе. Подобные мысли только мешают уйти из-под его власти.
И тут она заметила взгляд его потемневших глаз, пожиравших ее так, будто и он только и мечтал поскорее сорвать с нее одежду.
Жаркая волна пробежала по ее телу. Внизу живота стало так горячо, что у нее чуть не подкосились колени.
Такого взгляда она не ловила на себе уже три недели.
Линия обороны, которую она выстраивала все это время, рухнула в одно мгновение.
Машина остановилась у посольства, и они вышли под слепящие вспышки многочисленных фотокамер – папарацци заранее узнали об их появлении.
Когда они входили в здание, Алессандра с изумлением почувствовала, как рука Кристиана легла ей на талию: ведь он не прикасался к ней с их первой брачной ночи.
«Это все для репортеров», – сказала она себе.
Когда они вошли в помещение, Кристиан взял ее за руку, переплетясь с ней пальцами. От его прикосновения по ладони разливалось приятное тепло, и она сжимала его пальцы изо всех сил. Кристиан повел ее по залу, знакомя с многочисленными банкирами, инвесторами, их супругами и спутниками. Но ей было трудно запоминать их имена: как только их с Кристианом тела соприкасались, она тут же теряла нить беседы. Поэтому, когда появился официант с подносом, полным канапе, она бросилась к еде, радуясь поводу отпустить руку мужа.
С ними, однако, хотели поговорить не только представители мира финансов. Многие гости стремились расспросить их о свадьбе, узнать что-нибудь помимо того, о чем поведала пара фотографий, переданных ими прессе в надежде остудить пыл репортеров.
– Им нужно было выдавать гостям таблички с именами, – пожаловалась Алессандра, когда Кристиан, заметив, что она устала стоять, уговорил ее отдохнуть в кресле, стоявшем в нише у окна.
– Да, это упростило бы жизнь, – улыбнулся он в ответ.
– Со сколькими из этих людей ты хорошо знаком?
– Слишком со многими.
– Что-то в твоем голосе не слышно энтузиазма.
– Финансисты – не самые обаятельные люди.
– Но ты-то тоже финансист!
– Ты считаешь меня обаятельным?
– Ты сам знаешь, что это так.
– Это комплимент? – Он насмешливо приподнял бровь. Его глаза блестели.
– Можешь считать, что да. – Она улыбнулась проходившей мимо жене дипломата, с которой они познакомились раньше, и заметила долгий взгляд, которым та окинула Кристиана.
Похоже, эта дама тоже считала его обаятельным.
– Что ж, буду считать это комплиментом, – проговорил он с улыбкой.
– Кстати, действительно, почему из всех карьерных возможностей ты выбрал финансы? – спросила Алессандра.
Улыбка сползла с его лица, огонек в глазах угас. Алессандра думала, что он не станет отвечать. Но он медленно заговорил:
– Когда я был ребенком, моя мать каждый день перед сном доставала из кошелька лежавшие там жалкие драхмы, выкладывала их на стол и пересчитывала. – Он говорил медленно, тщательно подбирая слова. – Думаю, она надеялась, что, если она будет пересчитывать их снова и снова, их количество волшебным образом удвоится. Единственное, чем я мог порадовать ее, – это когда я находил монету и приносил ей. – Он покачал голо вой. – Она так много работала… и все же мы были на столько бедны, что она не могла купить мне школьные учебники. Мы были сыты благодаря Миколаю – он от давал нам то, что оставалось на кухне в конце дня, – но больше у нас не было ничего. Ни дней рождения, ни рождественских праздников… ничего.